— Так надо, — только и отвечала она. — Все взрослые так делают.
Она всегда отшучивалась этой фразой, потому что еще не решила для себя, насколько это важно. Для нее до сих пор оставалось тайной за семью печатями — когда же все-таки она повзрослела? Ей нужно было знать, когда это произошло, с тем чтобы начать отсчет с этого момента и привнести смысл в оставшуюся жизнь.
Она никак не могла избавиться от жуткого чувства, будто упустила что-то важное между тринадцатью и тридцатью девятью годами.
— Так красное или белое? — повторил Макс.
В его голосе появились нотки раздражения, когда он увидел, что Тесс с трудом заставила себя снова вернуться в Баттерси.
— Прости! Белое, пожалуйста.
Макс наполнил ее бокал, а Тесс улыбнулась ему. Скорее, попыталась, но он, похоже, старался не смотреть ей в глаза.
Может быть, ей все это и казалось, возможно, она и заблуждалась, но у нее было такое чувство, будто что-то происходит. И наверняка что-то нехорошее, потому как у Макса дергался глаз. Раньше это всегда служило намеком на то, что готовится приятный сюрприз и что ему трудно хранить тайну. Но теперь она была уверена, что все очень, очень скверно, ибо понятия не имела, чего ожидать. Видимо, разгадку он запрятал очень, очень глубоко.
— Почему ты хмуришься, Тесс?
Тесс быстро изобразила на лице приветливую улыбку. Черт. Иметь столько близких друзей непросто, ибо они слишком чувствительны к настроению друг друга и улавливают малейшее изменение голоса, еле заметный намек на холодность в отношениях супругов, едва различимую тень уныния в уголках рта.
— Прости, Фай! — сказала Тесс и беспричинно рассмеялась, с избытком возмещая непростительное отсутствие веселости.
Фиона была ее лучшей подругой с тех времен, когда они вместе основали этот кружок. Они познакомились в Клэпхэме на занятиях местного отделения «Рожаем активно», когда обнаружилось, что только с ними двоими случился припадок истерики после того, как преподаватель вытащил из фирменной сумки «Маркс и Спенсер» искусно вывязанную из шерсти шейку матки. Остальные слушательницы, не усмотревшие ничего смешного в шерстяных гениталиях, начали фыркать и недовольно на девушек посматривать, и им пришлось пересесть на задний ряд, где они продолжили потешаться над своими недоразвитыми сестрами.
Хватило всего одного занятия, чтобы Тесс с Фионой пришли к заключению, что эти курсы не для них.
— Может, я и ошибаюсь, — предположила Фиона, — но мне кажется, что эти ненормальные действительно хотят, чтобы им было как можно больнее с момента зачатия до окончания кормления. А каждого своего ребенка они будут кормить грудью не меньше пяти лет.
Тесс хихикнула в свой кофе (Фиона решительно заказала для нее двойной эспрессо и прибавила: «С дополнительным кофеином, если есть», — поддразнивая других беременных женщин, от которых теперь предпочитала держаться подальше).
— Ты видела, как они все записались на утробную йогу? — спросила она, энергично макая в кофе шоколадный бисквит.
Фиона кивнула.
— Хороши, нечего сказать. Наверное, на ферме воспитывались.
Тесс охотно подключилась к этой веселой игре в обобщения.
— А их парни с бородами и в свитерах из искусственной шерсти…
— …которые поддерживают своих «мамочек» во время родов и не знают другого средства от боли, кроме как помахивать орлиным пером над животом…
— …в то время как те поют…
Они продолжали в том же духе часа два, делая паузы лишь затем, чтобы убедиться, что обе придерживаются одного мнения, будто анестезия — единственный разумной выбор для роженицы, находящейся в своем уме.
Тесс была рада встретить подругу, которая не только думает как она, но и достаточно смела, чтобы открыто высказывать свои мысли. Фиона, казалось, не придерживалась никаких общепринятых норм поведения. Она сначала говорила, потом обдумывала последствия, если вообще это делала.
Тесс, наоборот, целыми днями обдумывала последствия (а зачастую и во время тревожных снов по ночам), поскольку всегда боялась стать либо жертвой, либо подстрекателем каких-либо драматических событий в своей жизни.
Женщины легко нашли общий язык после того, как Тесс смягчила некоторые из особенно диких проявлений бестактности Фионы, а та, в свою очередь, подбила Тесс к тому, чтобы приоткрыть наглухо запертые двери, за которыми скрывались ее чувства.
Их дружба становилась все прочнее, подкрепленная беременностью и рождением детей (правда, Фиона, в отличие от Тесс, быстро обзавелась вторым, затем третьим ребенком), вовлечением мужей в свою компанию и налаживанием отношений с Милли, еще одной единомышленницей из группы подготовки к родам. Они обшарили весь Лондон в поисках мест, где хорошо проводить время с детьми, устроили ребятишек в одну и ту же школу, пока те не стали… людьми, которые сами устраивают вечеринки.
Для подруг наступила новая эра. Их младшие дети ходили теперь в начальную школу, семьи были полные, последние детские вещички были наконец отосланы в благотворительное учреждение, утренние часы освободились, и вернулась свобода. Меньше стало случаев, когда в последнюю минуту приходилось отказываться от званых вечеров из-за того, что кто-то заболел; детям даже стали доверять настолько, что иногда приглашали их присоединиться к взрослым без опасения, что они опрокинут стол (или кого-то из гостей). Вечеринки стали регулярными. Друзья теперь говорили и тревожились о других вещах, но в целом жизнь стала легче. А может, они просто начали высыпаться.